Администрация Города Мурманска

Дальше шли жилые помещения второстепенных членов семьи и работников, потом кладовые, потом производственные помещения, потом хозяйственный двор, потом огород. Чем дальше от улицы, тем больше это похоже на деревню.

Дом Филипа Джонсона на Лонг-Айленде, стеклянный ящик на маленьких ножках, где комнаты открыты со всех сторон, кроме центра, санузла с непрозрачными стенами, и это — сердце дома. С морфологической точки зрения между ними примерно такая же разница, как между строением носорога и медузы. Как будто само существование этого явления всегда под вопросом. Все это мелкие хитрости по сравнению с куда более принципиальной неуместностью дома. В городе об изобретениях поздних — скажем, трамвае или мэрии — рассуждать легко, а первичные выталкивают тебя в философию. Города состоят из домов, но дом — явление не городское. Дома предшествовали городу и принесли в него свои проблемы.

Некоторые города имеют строение простейших, а в некоторых клетки достигают изумительной морфологической сложности. Это “мы” (“вы”, “они”), это множественное число, социум, и люди роятся в нем, получая удовольствие от своей социальности. Жилые дома в городе воспринимаются по-особому — ты как бы мысленно в них поселяешься и примеряешь на себя жизнь за окнами. Грамматически “я” — слово, которое язык предоставляет тебе для самопроявления. Это пространственное местоимение, территория для твоего “я” в физической реальности, ты мысленно ее занимаешь.

Как будто вся история городского человечества в ее высших проявлениях — это просто тетрадка в клетку. Кварталы — это клетки городской ткани, материал, из которого строится городской организм www.myvylkan.ru/.

Чем власти больше, тем проспекты шире, и перейти с одной стороны проспекта на другой — это деяние. Жители левой стороны Ленинского проспекта — самые редко встречающиеся посетители Парка культуры среди москвичей. Жители Дорогомиловской полагают Сити дальним пригородом на горизонте. Проспекты работают в городе как урочища, овраги, каналы — они разделяют его на несообщающиеся части.

Важна не форма клетки, а то, как устроена граница и что у клетки внутри. Хотя, конечно, когда рассматриваешь планы древних городов — Вавилона, египетской Гизы, Милета, японской Нары — и сравниваешь их с Барселоной, Парижем, Лос-Анжелесом, то это немного поражает, поскольку они неотличимы. Прямоугольные кварталы, чуть различные по форме и размерам, равно свойственны древним империям, республикам, просвещенным монархиям, буржуазным демократиям и тоталитарным мечтателям.

И европейский квартал — это результат наложения, скрещивания двух совершенно различных структур расселения. Квадраты кварталов нарезались ленточками, и в них строились отдельные дома. Это, конечно, не “длинный дом” скандинавского типа, где на всю эту полосу было только одно помещение, но это результат его эволюции. К дороге примыкало главное помещение — лавка, трактир, общий зал. Это было сердце дома — а вовсе не двор в центре участка. Над ним, на втором этаже, располагалось жилище хозяина.

Это изобретение, так же как и бульвар,— результат перенесения в город парковых приемов. Именно в парках XVII века, прежде всего в Версале, вода приобретает особые функции.

История длинна, мозг пытлив, а решить, как жить, важно, так что решений множество. Античный дом — глухой забор, к которому пристроены комнаты, закрытые со всех сторон, кроме центра — двора, и это сердце дома.

Проспект — такое же “иное” города, как бульвар или набережная, он извлекает вас из органики повседневности и заставляет воспринимать его в одиночестве и извне. Но отличие в том, что это не постороннее наблюдение — это вы режете его взглядом, выделяете самое главное, отправляя дорогие подробности жизни на периферию зрения. Проспект — это место, где вы со смущением обнаруживаете в себе родство с абсолютной властью. Конструкция математических координат, логика и иерархия ценностей, рисунок Разума — это то, что делает нас людьми. Рисунок Разума на земле работает так же, как рисунок естественного ландшафта.